В колонию привезти меня взялись двое моих друзей. Мы стартовали из дома на Алексеевской в 6 утра на вторые сутки после получения предписания. То есть 14 марта 2014 года. Всю дорогу до Зелика друзья, знающие о жизни за колючей проволокой непонаслышке, занимались инструктажем без пяти минут ЗЭКа – меня.
– Меньше говори, больше слушай. Лишний раз не светись, – начал первый.
– Ни с кем ни во что не играй ни на интерес, ни без интереса, ни «просто так», – перебивал второй, – «Просто так» – означает, что играешь на свою жопу.
– Учти, там будет много «запретов» – наркотики, «синька"*, «дудка"* – тебе решать, связываться с этим или нет. Если не хочешь «залетов», посылай все это на хрен.
– Никому не позволяй докапываться до себя. В обиду себя не давай. Если чувствуешь, что правда за тобой, можешь и в хлебальник дать. На зоне прав не тот, кто сильнее, а тот, за кем арестантская правда.
– Будь на стороже. Там наверняка будет много «козлов»*
– А это еще кто? – поинтересовался я, понимая, что смысл слова «козел» на воле отличается от смысла этого слова в зоне.
– Козел – это ЗЭК, который работает на ментов. Подслушивает, подсматривает, вынюхивает. Короче, пытается раскопать какой-нибудь запрет, а потом пойти и настучать на тебя, как дятел, получить свою благодарность в личное дело и выйти по УДО (Условно-досрочное освобождение. прим. автора).
За подобными разговорами и кратким курсом «урко-русского» языка (словарь терминов приводится в конце книги) мы быстро долетели до зоны. Вид, который открылся нам после последнего поворота, удручал. На фоне только начавшего светлеть неба высилась трехметровая стена с колючей проволокой. Посередине стены двухэтажный дом, справа и слева от него ворота и калитки с вывесками. Позже я узнал, что зона разделена этим домом и большим забором пополам. С одной стороны находится СИЗО №122 с охраной, автоматами, собаками, датчиками движения «кристалл», зэками в черной робе с нашивками, с другой Колония Поселение №222, или поселóк – вместо автоматов газовые баллончики, вместо робы вольная одежда, и множество других небольших, но приятных бонусов, по сравнению с колониями других режимов (Рис. 1).
Я простился с друганами, поблагодарил за краткий экскурс в жизнь «за стеной» и, взяв сумку с вещами, пошел к калитке. С этого момента – 14 марта 2014 года – начался мой срок заключения в 2 года или 730 дней, или 17 520 часов.
Калитка вела прямо в каморку КПП, где дежурный довольно вежливо поинтересовался, кто я, что мне надо и зачем я приехал. Я сдал свой паспорт и предписание УФСИН, после чего все вопросы у дежурного отпали (по всей видимости, сначала он принял меня за родственника какого-нибудь сидельца, приехавшего на свиданку). Меня провели в досмотровую комнату, в которой потребовали выложить вещи из сумки на стол и раздеться до трусов. После довольно беглого осмотра моих пожитков дежурный счел своим долгом, пока я одевался и собирал шмотки обратно в сумку, довести до моего сведения основные правила внутреннего распорядка (ПВР), гласные и негласные:
– соблюдай режим: подъем, отбой, проверки (в день три плановые проверки и может нагрянуть внеплановая), не «затягивай"* запретов, следи за внешним видом (не бритая щетина – это залет), ни с кем не играй, не давай и не бери ничего в долг. А, да. Еще. У нас на зоне есть два «петушка"*. У них отдельные кровати, отдельный стол в столовой, ничего у них не бери и не здоровайся за руку. Все остальное тебе расскажут сидельцы, – закончил свою тираду дежурный, довольно ухмыляясь, и повел меня по территории зоны, мимо ЗЭКов, стоявших то тут, то там небольшими группками, в небольшой огороженный глухим забором дворик под названием карантин.
Карантин оказался небольшой пристройкой с тыльной стороны основного корпуса отряда №1, полностью отделенной от остальной территории зоны забором с колючкой (Рис. 1). Дворик был размером не больше стандартной кухни в новостройках, но в нем помещались только две скамеечки с пепельницей для курения и складная сушилка для белья. Из дворика можно было попасть в пристройку, которая никак не сообщалась другими помещениями этого корпуса. От входа прямо вел длинный узкий коридор, с дверями по обеим сторонам. Первая дверь слева вела в спальную комнату на 12 двухэтажных шконарей*, напротив микроскопическая кухонька, она же столовая. Чуть глубже располагались санузел, раздевалка и ПВР (помещение для воспитательной работы) с телевизором и видиком.
По закону и здравому смыслу карантин служил для предварительной проверки вновь прибывших заключенных. Новоиспеченный ЗЭК помещался в карантин на 2 недели без возможности свиданий. За эти 2 недели, во-первых, ему обязаны были сделать медицинское обследование, в том числе на особо опасные инфекции, во-вторых, сотрудники колонии имели возможность присмотреться и понаблюдать за его поведением, провести ознакомительные беседы и психологические тесты. На деле в этой конкретной колонии все было урезано до абсурда. За неимением медсанчасти все медицинские обследования заключенных были отменены, остались только беседы с персоналом и психологические тесты.
Сидельцы встретили меня вполне дружелюбно, хотя, надо признать, что как раз первого контакта с этой незнакомой и неизвестной мне публикой я опасался больше всего. Познакомились, показали мне мою шконку на ближайшие 2 недели, выдали мне матрас с бельем и усадили за чай. Все было в лучших традициях ЗЭКов. Фаныч* с чифирем пустили по кругу (для знакомства и в знак единения арестантов). Каждый делал по 2 глотка и передавал кругаль следующему по часовой стрелке. В процессе «чаепития» с конфетками я, опять же согласно традиции, рассказывал о себе, кто такой, чем занимался по воле, кто семья, женат, дети. Бурные овации вызвала моя специальность. Ведь в дипломе у меня написано «биохимик-вирусолог». Сразу посыпались шутки о том, что мы должны открыть тут лабораторию и «варить» фен, герыч и прочую отраву.
– Мы тебе все достанем, братан! Все ингредиенты, оборудование, посуду, колбы, шмолбы, – заявляли они с воодушевлением, – будешь варщиком, станешь легендой.
Вот тут-то я понял, что допустил первую ошибку. Не стоило рассказывать о своей профессии и навыках химика. Ну или стоило как-то завуалировать, вроде биолога-ботаника или энтомолога. Впоследствии ко мне неоднократно и в шутку, и посерьезке подходили ЗЭКи всех мастей и предлагали «сварить что-нибудь такое, чтобы закайфовать не по-детски, и чтобы отпустило только к концу срока». На это я всегда отшучивался, что я «такого наварю, что те, кто не „отъедет*“ сразу, будут потом до конца жизни в дурке* тупить. Мало не покажется.»
В этот первый раз я тоже отшутился, что варить мет (см фен*) – дело непростое и долгое. Ошибешься в одном месте – и все. От ожога легких до гниения сосудов.
Разговор о лаборатории почти сразу после этого сошел на нет, и мы переключились на другие темы. В основном, те, кто «присел» не первый раз, травили байки о прежних срокáх. Кто на чем попадался и как и где сидел.
На момент моего появления в карантине было 13 человек. По статьям УК РФ их можно было разделить на четыре группы: 158, 161,162 (кража, грабеж, разбой) – первая группа, 228 (хранение и сбыт наркотиков) – вторая группа, 264 (ДТП со смертельным исходом) – третья группа и 157 (алименты!!!) – четвертая группа.
Первые 2 группы в большинстве своем были представлены рецидивистами с двумя-четырьмя судимостями. Зато все «аварийщики» и «гадские папы*» были и первоходами* и самоходами*.
Еще был один сиделец. Он держался отдельно от остальных и, казалось, немного опасался их. Как выяснилось позже, мусора поставили его руководить бытом в карантине. Одним словом это был козлик*. В свое время он сильно проигрался в карты на централе* и не смог расплатиться. Чтобы его не «опустили», он попросил убежища у мусоров, а в обмен он сдал им «котловую хату*». Для тех, кто ничего не понял, поясняю, что он сдал мусорам ту камеру, где хранился арестантский общак* всего централа. И мусора этот общак «отмели*». После такого проступка ему опасно было попадать в любой лагерь нашей страны, так как дурная слава о его «непорядочности» разнеслась мгновенно, ведь более «гадского» поступка в арестантском мире сложно представить. Когда он попал в КП-222, мусора сразу предложили ему отсидеть весь срок в карантине с новичками, чтобы не пересекаться с матерыми ЗЭКами в лагере, и, конечно, в обмен выполнять нехитрую работенку. В его обязанности входило разъяснять первоходам подробности арестантской жизни, брить их наголо, следить за порядком, зимой чистить снег во дворике, ну и по совместительству «постукивать» руководству колонии о том, что из себя представляют вновь прибывшие сидельцы, какие имеют наклонности, ожидать ли от них неприятностей, склонны ли «шатать*» режим.
